Родословная Книга

... В предыдущей статье мы остановились на весьма интересном деле о подлогах, которое возникло в 1844 году в Житомире. Дело началось с того, что некто П. (*) житомирский житель и сам, кажется, адвокат, подал генерал-губернатору Д.Г.Бибикову донос, относительно производящихся в Житомире, отчасти Луцке и Владимире, подлогов. Донос этот характеристичен тем, что указывает на подробности и мелочи дела; это самое дает основание думать, что автор его был в довольно близком знакомстве с оговариваемыми им лицами, знает всю их подноготную и есть, может быть, как выражается о нем в своем донесении губернатор, "один из главнейших поддельщиков документов, о чем имеется уже в производстве дело", а доносы его могли быть "сделаны с целью закрытия собственных подозрений и отстранения всяких на него подозрений".

В доносе П. обвиняются главным образом служащие лица: архивариусы, чиновники депутатского собрания, стряпчие и дворянские депутаты, а вместе с ними какие-то два адвоката Т. и П. "Им способствуют связи с чиновниками в разных присутственных местах и большие деньги, которые получают они на ходатайство по разным делам". Эта обширная компания подделывателей имела, по словам доноса, своего агента и в Петербурге, какого-то капитана Р. Некоторых из этих лиц донос обвиняет в присвоении ими и себе лично дворянства по фальшивым документам. Относительно развития этих подлогов донос приводит цифры поразительно большие; по его словам, Д. бывший архивариус, выдал до 2000 фальшивых выписей: "нет десятой доли ни посторонних лиц, ни чиновников, состоящих на службе, которые бы имели правильные документы".

Далее доноситель предлагает практические меры, посредством которых можно всего лучше открыть преступников. Судя по подробным указаниям: как, где и что можно у них найти, - он, видно, основательно знаком с процедурой подделок. Не менее интересно указание его на то, что обыск у адвокатов лучше всего делать или в дороге, или же во Владимире, но никак не в Луцке или Житомире, где "все чиновники благоприятствуют Т.".

Словом, донос отличается точностью и обстоятельностью; очевидно, что если ему придавали какое-нибудь серьезное значение, то следовало воспользоваться и предлагаемыми им средствами, -  иначе доноситель имел полное право отказаться от представления доказательств, которые, по его мнению, в случае невыполнения его советов, неминуемо должны были ускользнуть из рук правосудия. Но возникшее из этого доноса дело пошло далеко не таким путем и может лучше всего характеризовать прежние житомирские власти. Хотя в начале и сделано было несколько обысков, но не видно, чтобы и эта первоначальная энергия, сказавшаяся только в обысках да в некоторых предварительных следственных работах, привела к какому-нибудь осязаемому результату. С назначением же в Житомир, в ноябре 1844 года, нового вице-губернатора, дело пошло еще хуже. Под влиянием, как видно, этого лица, а может быть и других, губернатор (**), в своем донесении отклоняет вопрос от личностей, на которые сделаны такие прямые указания в доносе, и переводит его на актовые книги, хранящиеся в житомирском уездном суде, требует проверки их, чтобы, отыскав в них подложные документы, тогда только приступить к отысканию их подделывателей. Таким образом, дело сворачивается опять на поверку актовых книг, которые заметим, в то же самое время и без того проверялись уже новой Высочайше утвержденной в 1843 году комиссией, что указывает на сознание уже и высшим правительством недостаточности сделанного комиссией 1833 года и необходимости вновь определить степень подложности находящихся в актовых книгах документов. Указания губернатора на предполагаемую безуспешность секретных розысков дают повод думать, что за них взялись спустя рукава, вовсе без тех предосторожностей и строгой тайны, которых требовал автор доноса, и которых требовала сама важность дела. Объяснение мы видим в словах того же самого доноса, что в Житомире все чиновники стоят за обвиняемого адвоката Т., и что значительная часть их (положим, хоть и не девять десятых) побаивается и за самих себя, основывая свои дворянские права на подложных документах. Если прибавить к этому еще сильную солидарность всего этого чиновничества, адвокатства и местного общества, связанных единством польско-шляхетских стремлений и взглядом на вмешательство законного правительства в подобные дела лишь, как на узурпацию, - то станет вполне понятно, что дело должно было окончиться ничем. Так оно и случилось. Впрочем, вся эта тесно сплоченная интрига встречала сильное противодействие в административной энергии генерал-губернатора Бибикова и, на месте, в деятельности одного из членов следственной комиссии г. Н. А интрига все таки победила...

Начали с того, что по возможности оттягивали назначение следственной комиссии. Предлогом для этого выставлялся недостаток в Житомире чиновников, которые бы удовлетворяли поставленным губернатором условиям, то есть, "были бы чужды всяких корыстолюбивых побуждений и свободны от местных влияний и отношений, а также от посторонних занятий". Таким образом следственная комиссия была открыта лишь через полтора года по получении доноса. Прошло еще несколько месяцев, пока она начала свои действия. Н., как видно, действительно энергически действовавший в этом деле, постоянно получал различные командировки по другим делам, не имеющим никакой связи с предметом следствия. Другие члены считали себя вправе без него ничего не делать, отговариваясь то болезнью, то командировками, то недосугом за занятиями по службе. Напрасно генерал-губернатор постоянно понукал житомирские власти, спрашивал их о ходе дела и настаивал на скорейшем окончании. Ему выставляли на вид, что не так-то легко пересмотреть, в виде одной предварительной работы, 1374 актовые книги, писанные на трех языках, и отличить в них все подложные документы. В своем донесении, по поводу этого объяснения следственной комиссии, житомирский губернатор скептически относится даже к самой возможности найти что-нибудь положительное этим путем, самим же губернатором указанным и определенным, и говорит, что нужно бы искать только фальсификаторов документов, несомненно уже признанных подложными, и проверить те документы разных лиц, подложность которых указывается в доносе. Соглашаясь теперь с мнением, отвергнутым им самим назад тому три года, губернатор упустил из виду, что этим временем могли воспользоваться для полнейшего скрытия следов преступления. Следственная комиссия действовала в том же духе: члены ее не являлись для пересмотра актовых книг, то по болезни, то за недосугом, то просто ничего не отвечая на приглашение. Не отстало и дворянское депутатское собрание: на требование комиссией сведений о документах точно означенных лиц и сообщения самих документов, собрание, прикрываясь статьей закона, отвечает, что оно обязано подчиняться только сенату и без его указа по этому предмету документов прислать не может. Наконец, следствие кончилось в 1850 году через шесть лет после подачи служившего поводом к начатию его доноса. Следствие это пролежало еще два с половиной года у губернатора, прежде чем было представлено им генерал-губернатору, который ограничился запросом: где теперь находятся подозреваемые лица? Ответом на этот запрос дело и окончилось. В ответе этом и в донесении губернатора, при представлении следственного дела, мы можем отметить следующее: губернатор доносит, что все дело состояло в проверке документов таких лиц, подлинность которых была заподозрена, и по ним уже следовало розыскание их подделывателей. Между тем, мы видели, что первый-то донос главным образом указывал на фальсификаторов, а число воспользовавшихся их работой определял очень большой цифрой. Но и эта проверка не была произведена: относительно упомянутых лиц, дворянское депутатское собрание отозвалось, что они утверждены в дворянстве департаментом герольдии, что следствием принято за несомненное доказательство подлинности их документов, и таким образом определение и проверка этой подлинности по актовым книгам признана неуместной. Заметим, что департамент герольдии руководствовался "надлежащими засвидетельствованиями" верности и подлинности документов со стороны местных присутственных мест. Далее говорится: "самые поводы начатия следствия не заключают в себе никаких юридических данных, ибо не только не имеют указания преступников и учиненного ими преступления, но даже самых слабых следов". Между тем, в первоначальном доносе самым категорическим образом поименованы обвиняемые лица; еще перед назначением следственной комиссии губернатор говорил, как мы видели выше, что в деле есть указания на причастность к этому делу самого доносителя; уволенных губернатором в 1845 году от должности архивариусов, он сам обвинял тогда, "как людей, по получаемым сведениям, весьма неблагонадежных, заведших связи с подделывателями документов, имеющими в них своих ревностных сподвижников" (донесение от 13 января 1845 года). Что касается средств отличить подложные документы от настоящих, то губернатор и это признает делом невозможным, "по неимению на сей предмет особых правил". Относительно заподозренных лиц было отвечено, что одни из них умерли, другие стары и дряхлы, третьи уехали и так далее. Неодобрителен отзыв только об одном лице, канцеляристе Фотовиче, еще и через пятнадцать лет только коллежском регистраторе, а именно: что он "не перестает возбуждать на себя невыгодную молву, будто главное ремесло его занятий - подделывание разных фальшивых документов". Это Фотович, из разряда, видно, Куликовских нового времени, по новому делу о подлогах был осужден в 1867 году, в каторжную работу, вполне оправдавши собой пословицу: magni fures parvos docent.

Как один из мотивов к прекращению следствия и дела, кроме указанных выше, губернатор представляет также последовавшее уже распоряжение о передаче всех актовых книг до 1800 года в центральный архив при киевском университете. И учреждение в 1852 году в Киеве центрального архива, по глубоко задуманному плану генерал-губернатора Бибикова, вопреки ожиданиям последнего, не порешило сразу дела уничтожения подлогов и не прекратило фабрикации фальшивых документов и фальшивых дворян.

В архив этот, как известно, должны были поступить все разбросанные по разным присутственным местам юго-западного края актовые книги. В архив поступило между прочим, как мы имели случай убедиться, весьма много книг, оставленных не только комиссией 1833 года, но и комиссией 1843 года, нескрепленными, непрошнурованными, как равно и неприпечатанных установленной печатью. Во многих книгах, кроме того, пропущены ревизионными комиссиями пробелы, давшие возможность изобразить на них любой документ. Все это исправляется только в нынешнем году. Судя по некоторым данным, не подлежит сомнению, что в состав архива вошли и такие актовые книги, в которых, раньше еще этого времени, помещены и подделанны многочисленные фальшивые дворянские документы. Составленные комиссией 1843 года описи при таких книгах испещрены поправками, переделками слов, а нередко и совсем вырваны, начиная с тех номеров, под которыми помещены подложные документы. Книги принимались в архив без всякого надлежащего осмотра; все они зауряд помещены на полках архивных шкафов. О просмотре их не было сделано никакого распоряжения; личными же силами архива, как бы ни были они политически благонадежны, по самой их малочисленности, не было возможности выполнить это частным образом. Но, с другой еще стороны, штат архива был, к сожалениею, составлен из поляков, что тем более исключало возможность, без особого вмешательства и строгого контроля со стороны высшей правительственной власти, исправлять недосмотры прежних ревизионных комиссий. некоторые обстоятельства приводят нас и к другим, еще большим, сомнениям относительно архивных дел. Так, мы не имели до сих пор случая убедиться: были ли по крайней мере уничтожены те немногочисленные документы, о которых архиву было разновременно сообщаемо губернскими правлениями и другими присутственными местами, как о признанных по следствию несомненно подложными. Уже то одно обстоятельство, что в архиве служили только поляки, в руках которых исключительно находилась выдача из актовых книг выписей документов, не представляло большой гарантии чтобы по вопросу о старых фальсификациях, а равно и о новых, предполагавшихся подделках дворянских документов, служащие в архиве не имели непосредственных сношений как с чиновниками депутатских собраний, так и с "краевыми адвокатами", - этими оптовыми фабрикантами фальшивого дворянства в юго-западном крае. Мы не можем и не имеем средств указать здесь на то, каким вообще путем устраивались и посредством чего упрочивались эти отношения. Но что они существовали, факт неоспоримый. В статье, помещенной в № 42 и 43 "Киевлянина", были уже нам высказаны некоторые соображения относительно этого вопроса; здесь же прибавим только, что без прямого, содействия и непосредственного участия в деле архивных чиновников, депутатские собрания не могли бы, в своих требованиях о выдаче копий с различных документов на дворянское достоинство, с самой изумительной точностью указывать на такие подробности относительно не виденных еще ими документов, которые могут быть известны исключительно только одним служащим в архиве. Как оказывается в последнее время, архив не озабочивался - или не хотел - признавать подложными требуемых депутатскими собраниями документов из наполненных подделками актовых книг, хотя подлоги эти, по своей наглой неискусности, бросаются прямо в глаза даже людям, вовсе незнакомым с этим делом. Но мы считаем несвоевременным высказывать наши заключения относительно этого вопроса, так как существенные фактические данные находятся в руках комиссии, неокончившей еще производства следствия по делу о подлогах в актовых книгах архива.

Обратимся опять к Житомиру, этому неистощимому рассаднику подложного дворянства в нашем крае. В промежуток времени с 1852 по 1867 год там возникли два новых дела о подлогах, поизводимых чиновниками депутатского собрания. Первое из них началось в 1862 году (***) по поводу заявления прокурору о таких подлогах одним из отставных чиновников собрания. Прокурор убедил его изложить свое заявление письменно, и вследствие этого губернатор распорядился сделать у всех оговоренных лиц обыски, а потом учредил особую следственную комиссию по этому делу. Комиссия эта встретила в самом начале обычное противодействие со стороны местных властей - губернского предводителя дворянства и дворянского депутатского собрания. Первый, не смотря на заявление комиссии, что она будет опечатывать архив собрания всякий раз, когда собранию нужно будет какое-нибудь дело или книга из архива, - отправился к губернатору с жалобой, что вследствие опечатания архива приостановилось производство дел депутатского собрания, прибавив повидимому в качестве косвенной угрозы, что некоторые из этих дел производятся по указам сената. С другой стороны, это невинное волынское дворянское депутатское собрание заявило, что оно, не зная (sic!) повода дела, не может допустить следственную комиссию к опечатанию и осмотру архива. Этого мало: чиновников своих, оговоренных в заявлении о подлогах, собрание поувольняло в отпуск, так что в течение одного только месяца было их в отпусках восемь человек. Нельзя не заметить при этом, что почти все чиновники собрания состояли между собой в родстве, - следовательно, к указанным нами раньше причинам тесной солидарности присоединилась еще одна, довольно сильная.

Но не особенным тактом отличалась и следственная комиссия. Когда уже были сделаны у заподозренных лиц обыски, и захвачены некоторые компрометирующие их вещи - (бумаги, масса для снятия оттисков с печатеей, печать одной церкви Звенигородского уезда Киевской губернии), - то не время вовсе было рассуждать о том, можно ли считать сделанное заявление о подлогах достаточным поводом к начатию следствия, и как следует считать заявившего: доносчиком или же лицом, сделавшим простое заявление. В сущности было именно последнее; но комиссия, вместо того, чтобы продолжать следствие на основании этого заявления и добытых уж предварительным розыском фактов, принялась требовать от заявителя доказательств сделанного им оговора. Тот, конечно, отказывался делать то, на что он не изъявлял готовности и не имел возможности. Вопрос этот комиссия представила на рассуждении губернского правления, которое, вместо простого указания комиссии на неуместность и неосновательность ее вопроса, приняло его к обсуждению, несмотря на протест прокурора. Из этого возникло пререкание между губернским правлением и прокурором, доходившее да сведения сената, который, конечно признавал прокурора вполне правым. А пока решались губернским правлением подобные ни к чему не ведущие вопросы, время было упущено, заподозренные чиновники целый год не были спрошены и, конечно, постарались за это время основательно приготовиться к допросу. Они сами очевидно смотрели на это дело, вследствие данного ему комиссией хода, как на пустяки, и не отставали от своих обычных занятий: через два года после начала следствия, но когда оно еще не было кончено, один из них попался по новому доносу, и на этот раз уже более положительно, в подобном же деле, и при обыске найдено у него множество дел и бумаг, взятых из шкафов депутатского собрания. А в этих-то шкафах, у столоначальников, по замечанию местных губернских ведомостей, и заключалась самая суть дела. 

Не успели еще решиться и эти два дела, как в конце прошлого года открывается новый, надеемся, уже последний акт этой бесконечной истории подлогов и распложения фальшивого польского дворянства: это - дело о подлогах, открытых в декабре 1867 года в актовых книгах киевского центрального архива, получившее уже почти всеобщую известность.

Таким образом, еще с двадцатых годов нынешнего столетия мы видим странное и глубокознаменательное явление. Правительство то и дело открывает новые подлоги в дворянских документах и принимает различные меры к искоренению такого вопиющего зла. Оно учреждает ревизионные комиссии для их пересмотра; депутатские собрания прямо и категорически обвиняются во многих злоупотреблениях; департамент герольдии правительствующего сената решительно отрицает подлинность и законность представляемых на его утверждение документов; возникают новые вопросы и целый ряд мероположений, относительно дворянских прав, основанных на подложных документах; и тем не менее, подлоги не уничтожаются, а, напротив, развиваются с неимоверной быстротой, приобретают характер вполне хронический и, вследствие частых послаблений и безнаказанности, отличаются изумительной наглостью со стороны фальсификаторов. Они неусыпно продолжают свое противозаконное дело, пользуясь слабостью и непростительным бездействием тогдашних губернских властей, и чем дальше подвигается вперед эта работа, тем становилась она настойчивее и самонадеяннее, тем выполнялась она искуснее. Ни именные и сенатские указы, ни деятельность энергического администратора Д.Г.Бибикова не могли пресечь этих громадных злоупотреблений: второстепенные деятели и исполнители далеко не удовлетворяли таким условиям, при которых можно бы было одидать честного и добросовестного выполнения правительственных задач по отношению к этому делу. И трудно было, особенно при прежнем строе нашей жизни, выпутываться из тех крепких и хитросплетенных сетей, какими сплошь охватило чужое шляхетство эту нашу русскую землю. засело оно здесь, как огромный паук, и застилало русское небо своей нескончаемой паутиной.

В заключение позволяем себе обратиться к возбужденному в нашей периодической литературе вопросу относительно вообще дворян западного края. В виду этих подлогов, шедших с начала нынешнего столетия и достигших таких огромных размеров, благодаря многим благоприятным для польско-шляхетской справы обстоятельствам, нельзя оставить в покое этого рокового польско-дворянского вопроса. Он роковой уже потому самому, что в нем заключается стихия, вредная как для государства, так и для русской народной жизни. Если путем подлогов, темные польские массы ворвались в среду русского дворянства, обойдя всеми мерами закон и обманув правительство, воспользовались дворянскими правами и преимуществами; то теперь, когда дело о подлогах принимает уже совсем иной, чем прежде, характер, следовало бы, кажется, постараться восстановить нарушенный этими подлогами закон. Таким образом сам собою поднимается вопрос о пересмотре прав, которыми пользуются ныне польские дворяне западных губерний. По газетным слухам, в Вильну уже ожидают прибытия особой комиссии для поверки действий депутатских собраний северо-западного края. Если эти слухи справедливы, то надо думать, что поверка коснется и действий депутатских собраний юго-западного края и, во всяком случае, значительно облегчит как дело следственной комиссии, так равно ускорит и разрешение вопроса о дворянских правах нашего панства. Если не ошибаемся, нынешняя следственная комиссия исследует пока еще только подлоги, совершенные с 1852 года, то есть со времени учреждения центрального архива; всех выданных с того времени по нынешний год выписей для дворянства следует полагать, по приблизительному рассчету, более шести тысяч. Комиссия может определить, которые из этих документов подложны или сомнительны, и которые не могут быть заподозрены в подлоге (впрочем последние документы, то есть, настоящие, не фабрикованные, составляют, надобно полагать, небольшой лишь процент по отношению к подложным). Между тем, выписи документов из актовых книг выдавались, как мы это видели, и за долго до учреждения архива, с самых первых годов настоящего столетия, из тех присутственных мест, где эти актовые книги хранились, - выдавались в несметном количестве, и судя по множеству возникавших дел о подлогах, тогда подделано тоже немалое число дворянских документов. Таким образом, если проверить основание прав, которыми пользуются дворяне, только по документам, выданным из архива с 1852 года, и уничтожить те, которыми они пользуются незаконно, то этим еще решается окончательно вопрос о польском дворянстве. Предстоит еще необходимость поверить документы польских дворян наших губерний, выданные с самого воссоединения края с русским государством, за то же время должны быть произведены в исследований действий дворянских депутатских собраний, ведавших дела о перечислении в дворянское достоинство. Труд предстоит громадный и великой важности; но вопрос о польском дворянстве, олицетворяющем собой самый опасный, неприязненный для русской земли элемент и включившем в свою среду, путем подлогов, целые тысячи людей, не имеющих никакого права на дворянство, - не менее громаден и важен: с ним не только связаны государственные интересы, но к нему примешаны еще интересы миллионов русских крестьян, которые, за эти многие тысячи подложных дворян, отбывали и отбывают всякого рода повинности: рекрутскую, денежную, натуральную и так далее. 

Нам остается еще сказать несколько слов относительно одного обстоятельства, имеющего прямое отношение уже к чисто научному делу.

Всякий, кто сколько-нибудь знаком с актовыми книгами, хранящимися в центральном архиве, не может не согласиться с тем, что среди этой массы повидимому весьма простых юридических актов, не представляющих собой особого интереса, заключаются несомненно весьма важные научные данные для уяснения прошедшего времени со стороны нашей современной науки. Часто в простом, весьма повидимому ничтожном акте, заключающем в себе одну только процессуальную сторону какого-либо дела, упоминаются личности, игравшие в свое время довольно знаменательную роль, но жизнь которых тем не менее не получила еще до сих пор надлежащего научного освещения; или же в таких актах упоминаются нередко юридические обычаи народа, уже вышедшие из употребления, но очень важные для изучения прошедшего; или же говорится в них о какой-либо стороне политической и общественной жизни края или же указывается на состояние экономическое, финансковое и тому подобное. Все эти черты слишком драгоценные для историка и вообще для каждого человека, который пожелал бы пытливо доискиваться на этих страницах разъяснения многих и многих сторон истории внутренней жизни нашего края, по отношению к которым у нас еще только намечены вопросы, но которые тем не менее остаются еще совсем не разработанными... В настоящем столетии, когда завелись эти подделыватели фальшивых документов, и когда понадобились бывшей польской шляхте существенные доказательства своих дворянских прав, одним словом, когда стали документы из актовых книг вырывать, вырезывать и вымывать химическими способами, для того, чтобы на место их вставить в книги новые подложные, - спрашивается: среди этого вандальского вторжения в актовые книги, для подделки многих тысяч фальшивых документов, вколько же погибло памятников, так неоспоримо важных в научном отношении! Здесь есть о чем пожалеть, и есть много такого, сделанного местными поляками, к чему нельзя не отнестись с полнейшим негодованием. Немало в среде этих фальсификаторов оказалось Горжковских, которые подобно тому, как это сделано с черниговской семинарской библиотекой, повывозили из края - и в Краков, и во Львов, и в Рим - всякие рукописи и многую другую драгоценную русскую старину. В руках поляков, как частных лиц, в палацах различных польских магнатов, живущих в нашем крае, равно и в архивах местных католических монастырей, находится и еще многое множество русских исторических материалов, которые, оставшись в польских руках, могут или погибнуть, или же подвергнуться умышленно ложной обработке, но едва ли сделаются достоянием русской науки. Как бы то ни было, - для нас все это потеря весьма горькая, а еще печальная потеря тех документов, которые погибли под рукой фабрикантов фальшивого польского дворянства.

____________________ 

* К сожалению, так как по этому делу никто осужден не был, то "Волынские губернские ведомости" не сочли себя вправе печатать полные фамилии и выставили только начальные буквы, чем в иных местах сильно затемнили смысл своего изложения.

** Уже умерший г. К-ий.

*** Считаем нужным заметить здесь, что с 1852 года выписи документов из актовых книг стал выдавать уже центральный архив, как по прошениям частных лиц, так и по требованиям различных присутственных мест, преимущественно дворянских депутатских собраний губерний Киевской, Волынской и Подольской. Мы показали уже выше, какую роль принял на себя центральный архив по отношению к выдаваемым выписям, служащим единственным источником доказательств прав на потомственное дворянство, а в некоторых случаях и на поземельную собственность. К этому прибавим еще, что самое большое количество фалтшивых выписей выдано из архива в 1858 году, а затем перед самым началом польского восстания.

Константин Козловский,

//Киевлянин, 1868, №99-100